Нео Фишер написал(а):

Он кожей чувствовал, как закипал Отто. Видел это по его глазам, сверкнувшим недобрым блеском, распознал по тону голоса и тому оскалу, что был спрятан под тонким слоем ткани. Который, к слову, Фишеру никоем образом не мешал, потому как воображение, а также умение считывать чужую мимику лица позволяли мужчине лего дорисовывать те фрагменты, которые были от него намеренно или ненамеренно скрыты. По сути, ему даже не было необходимости видеть Хайнриха, чтобы понять: он ему явно не нравился.

Недовольство, злость, наглость, колкие слова, тяжелые взгляды, возмущение и явный протест — все это отскакивало от Нео словно каучуковые мячики, так и не достигая своей цели. Все нападки штурмовика монстролог встретил и воспринял крайне спокойно, лишь слегка приподняв темные брови в легком удивлении. Будь на его месте кто-то иной, он бы, возможно, отчитал парня, надавил бы на того своим авторитетом и пригрозил дополнительной бумажной работой, но Фишер не видел в этом никакого смысла. Смотря на Хайнриха без тени пренебрежения и надменности, он просто дал тому выговориться, наблюдая за процессом с тенью нескрываемого интереса.
Так уж повелось, что люди со сложным характером и неуправляемыми, взрывными эмоциями всегда вызывали в медике сильное желание их укротить или, на худой конец, хотя бы временно взять под узды.

С какой стати?
Тонкие губы трогает едва заметная улыбка, отличающаяся по настроению от той расслабленной и легкой, что висела перед глазами Отто все это время. Фишер медленно опускает лицо, глядя на направленный в его грудь степлер, подчеркнуто выгнув точеную бровь.
В голове моментально появились, повисая в воздухе, три возможных варианта расправы с Отто, каждый из которых непременно вел к летальному исходу. Ни один из них не базировался на чистой физической силе, в которой штурмовик Нео значительно превосходил, но зато во всех трех участвовали скорость, быстрая реакция, опыт, а также исключительное знание человеческой анатомии.
Он мог бы, воспользовавшись одним из них, поставить Хайнриха на место здесь и сейчас, прижать бы его к полу, ткнуть носом в собственное бессилие и ошибочное мышление, но зачем, когда можно действовать куда изящнее и деликатнее? Зачем вызывать лишнюю агрессию и неприязнь к себе, когда и того, и другого уже достаточно? Зачем ломать сильнее, если можно восстановить и затем использовать?

Нео Фишер написал(а):

Смерть совсем не такая, какой ее рисуют в книгах или кино. В реальной жизни она приходит неуловимо, даже если ты ее ожидаешь. Голова умирающего вовсе не запрокидывается назад после драматичной и поучительной речи, просто в один момент ты понимаешь, что переход уже свершился, а ты его и не заметил. Чужая жизнь ускользает на твоих глазах невидимой жидкостью прямо сквозь пальцы, оставляя после себя лишь тяжелое и неподвижное тело — сосуд, оболочку, то, что позволяло душе иметь физическую форму.
На этом моменте многие принимают решение попрощаться и отпустить, жить дальше, сохраняя воспоминания об ушедшем. Но как можно слепо принять то, чего ты не видел? Как можно бездумно попрощаться с тем, чье присутствие ты ощущаешь постоянно? В чьи глаза не смотрел, наблюдая за тем, как стекленеет взгляд?
Как можно не делать ничего, когда рядом с тобой люди обретают сверхсилы, убивают монстров и путешествуют в другие миры?..

Почему никто не хочет попытаться?

***

Он сам был себе противен в глубине того, что многие назвали душой.
Кого ты обманываешь?

Направляясь по указанному адресу с букетом белых пионов, Нео не чувствовал ни малейшего угрызения совести за то, что он собирался сделать. С его точки зрения он не шел туда для того, чтобы воспользоваться чужой болью, мечтая превратить ее в нескончаемое топливо для своих идей; с его точки зрения он подавал другу руку помощи, дарил надежду и не позволял тому покорно закрыть глаза.
Ведь смирение — это тоже своего рода смерть, пусть и не в физическом плане.

Ты погубишь его.
Разве?

Любовь к другим — наша величайшая слабость. Это бомба замедленного действия, которая появляется рядом с сердцем в тот момент, когда ты начинаешь считать человека полностью своим, когда ты пробуешь на вкус настоящее счастье. Это сладкий яд, отрава, которую каждый человек впускает в свою жизнь сознательно, и о которой тайно мечтают все.
Не сложно представить, что происходит, если к такому сильному и настоящему чувству вдруг добавляются горесть утраты, мысли о несправедливой судьбе, собственном бессилии и слабости.
Нео мог бы оставить все как есть. Мог бы пройти мимо, лишь закинув пару сочувственных слов, от которых, он уверен, Ксандеру было уже тошно.
Но разве он настолько жесток?

Нео Фишер написал(а):

Честно говоря, он мало знал об Элли. Правильнее было бы даже сказать, что Фишер не знал о ней почти ничего  — так, крупицы, отрывки, о которых упоминал или сам Ксандер, или же кто-то из тех, кто с ней работал. В отличие от самого Берроуза, который представлял для медика определенную ценность, его избранница имела для него едва-ли не нулевой интерес. А на то, что не представляло для Нео интерес, он времени не тратил.
Так что пионы были не более, чем красивым жестом в сторону той, что была Ксандеру не безразлична. Ведь именно благодаря ее смерти у Фишера появилась такая прекрасная возможность заполучить на свою сторону сильного и ценного союзника.
Кощунством и неуважением с его стороны было бы не отблагодарить девушку за этот неожиданный подарок.

Ты отвратителен.

Нео Фишер написал(а):

Люди так устроены. Они обязаны, должны справиться, чтобы не сломаться. А дети, хоть и кажутся слабее взрослых за счет своей юности и неопытности, на самом деле намного сильнее их.

Откинувшись на спинку дивана, Нео закинул ногу на ногу, покачивая вновь наполненный бокал в руке. Ксандер вряд ли горел желанием обсуждать смерть жены, свое состояние, туманное будущее сына, похороны и свою дальнейшую жизнь, Фишер это отчетливо понимал. Он также понимал, что друг впустил его сейчас в квартиру только по одной причине: он ему доверял и знал, что монстролог его понимает. И исходя из этого сделал для себя неверный вывод, решив, что, столкнувшись с похожей ситуацией, Нео не станет намеренно давить на больное. Но, к сожалению, сегодня Фишер пришел сюда именно за этим.

— А ты? — негромко продолжил медик, покосившись на Ксандера, поднося стакан к губам. — Ты справишься?

Кристофер Феттель написал(а):

Он смотрит на дверь, понимая, что все его страхи ничто с той болью, которую он причинил своим поступком. Насколько сильно она изменилась за эти годы? Что она сделает после того, как ударит его? Эти вопросы не покидали голову Феттеля. Следом пришла мысль о том, чего Крис боялся в глубине души. Гнев Ады был очевидным. Тем, что ты ожидаешь. А вот увидеть в её комнате другого мужчину... Это причинит боль куда более серьёзную, чем любое возможное увечье с её стороны. А что вообще он ожидает увидеть, спустя три года? Крис не был святым. В своё время он успел побыть самым настоящим кобелём, бегающим за каждой юбкой. Ровно до того, как встретил её. Эти три года изгнания он никогда не заходил дальше лёгкого флирта, не позволяя себе расценивать другую женщину как замену Аделаиде. Было тяжело. Но ей точно куда более тяжелее. Не ной. Утри сопли. Иди к ней и прими достойную смерть. Мерзко хихикал голосок в голове.

Тяжело. Он почти был готов развернуться и уйти обратно к себе. Губы пересохли, а сердце в груди билось со страшной силой. Ещё чуть-чуть и ему понадобится дефибриллятор. Нервно сглотнув, Крис с трудом набирается решимости. Стук костяшек об дверь говорят о том, что он перешёл Рубикон. Обратной дороги не было. Наступившая тишина в коридоре напрягала и нагоняла панику. Но когда он услышал шум открывающегося замка двери, Крис оторопел. Он желал увидеть её все эти чертовы три года. Три долгих. Сраных. Года. Этот момент наконец-то настал. Момент истины. Шумно вздохнув, Крис вытянулся по струнке, держа коробку конфет перед собой как лист бронежилета, прижав к груди.

Ада Баскервиль написал(а):

В комнате потушен свет. Настольная лампа является единственным источником света, который очень красивым зрелищем подсвечивает сигаретный дым, когда тот тонкими струйками попадает под прямой луч искусственного, тёплого света. Свежий, морозный воздух пробивается через узкую щель приоткрытого окна, ощутимо обжигая холодом тёплую кожу лица и рук. Француженка закутывается в большой вязаный кардиган, который явно не по размеру ей, и поспешно делает глубокую затяжку едкого дыма, дабы прогреть хоть нутро хоть немного, хотя легким такой акт явно не по нраву. Стряхивает пепел коротким стуком указательного пальца по фильтру в пепельницу, не открывая взгляд от текста. Скрючившись за столом у окна в три погибели, она уже несколько часов не отрывается от отчета выполненной миссии, который нужно сдать к завтрашнему утру. Обычно в такие вечера было бы прекрасно дочитать книгу, которую любезно позаимствовала у одного из воспитанников. Удивительно, что не так давно девушка заинтересовалась таким провождением досуга, ведь книги – одно из вместилищ, где мы храним то, что боимся забыть. И только в книгах может увидеть то, чего так жестоко лишилась три зимы назад, находя в строках те редкие для себя чувства, которые испытывала рядом с человеком, чей цвет волос так прекрасно переливался пшеницей на солнце.

Ада Баскервиль написал(а):

Не потушив сигарету и оставив её тлеть в пепельнице, Баскервиль направилась к двери, хмуря брови и ворча что-то не шибко лестное себе под нос. Резко открыв дверь и приоткрыв рот для отборной ругани, замирает. Уставилась на непрошеного гостя так, словно перед ней явился призрак, что-то потустороннее. Даже брови поползли вверх, левый глаз раскрывая в удивлении. Или шоке? Голова задернута чуть вверх, смотря на лицо, до боли знакомое лицо. Пшеница в волосах отливалась в свете коридорных ламп и это больно било по памяти. Ада кидает короткую ухмылку, склоняя голову чуть вниз и прикрывая глаз. Привидится же такое. Уже мертвые мерещатся в лике живого человека. Кажется, даже такому человеку как она требуется отдых.
Мотнув головой ещё разок уже собирается развернуться и скрыться в темноте своей комнаты, да как можно скорее выкинуть произошедшее из головы, как резко вновь поднимает взгляд на мужчину. Что-то очень больно резануло в груди, в области сердца. Так больно, что Баскервиль на долю мгновения скривила лицо. В другое мгновения француженка уже делает пол шага вперед, запахивается правой рукой и человек напротив получает сильную, звонкую пощечину.
                                                                                                                         
Этот голос, глубокий, грубоватый тембр она не сможет спутать. Это его голос.
Голос того, кто нарушил данное ей обещание тысячу девяносто пять суток назад. Вновь смотрит в лицо виновника душераздирающей боли, надеясь, что удар таки развеет мираж и она окажется в дураках, мол даже голос чужого человека показался ей безумием от тщательно скрываемой тоски, что обезумела, видит и слышит призрака прошлого. Но нет. Он прямо перед ней, потирает ушибленную щеку и выглядит живым и здоровым. Словно двадцать шесть с лишним тысяч секунд и не существовало вовсе, а отсутствовал он всего ничего.                                 
Дышать тяжело, делает слишком много вдохов подряд, словно задыхается под толстой водной гладью, тонет. Руки трясутся от волнения или злости, уже не понять. Радоваться или злиться? Броситься в объятия или вновь ударить? Что, мать вашу, делать? Неприятное, непривычное смятение пугает, заставляет чувствовать себя загнанным в угол зверем. В конце коридора слышно голоса, и Баскервиль рефлекторно, жестко хватает мужчину за воротник черной рубашки и затаскивает в комнату, захлопывая за ним дверь, затем толкая его, отчего тот шумно ударяется спиной в ту же дверь.